Проблема «истины» в демократии

Эта проблема не совсем нова: три десятилетия назад в работу представительных и либеральных демократий ворвалась проблема правды вещей, то, что тогда называлось «постправдой», - состояние мира, в котором вещи стали утверждаться так, как будто они реальны и правдивы. Со временем от термина «постправда» стали отказываться, делая акцент на феномене «дезинформации», который по-прежнему является мягким и неточным способом описания функционирования демократий. Сегодня, 30 лет спустя, мы знаем разницу между дезинформацией, дезинформацией и фальшивыми новостями: английский язык достаточно чувствителен к нюансам, чтобы описать их всего тремя словами. Сегодня сложность заключается в том, чтобы понять, как отличить истину (что изменение климата существует, что Земля круглая, а не плоская, и так далее) от «демократической правды», которая может означать фактически неверные идеи, которые продвигались в режиме либеральных свобод и были закреплены всеобщим избирательным правом как истина. Первый выездной плебисцит, на котором в Чили в 2022 году было вынесено на голосование первое предложение по изменению конституции, был сопряжен с неточной информацией, дезинформацией и фейковыми новостями, но результат был демократически однозначным: с вескими причинами или без них народ Чили отверг новый конституционный текст. Все указывает на то, что это новый демократический образ жизни, что не может не вызывать беспокойства. В последние дни мы стали свидетелями двух примеров в мировом масштабе того, что может означать безоговорочное принятие во имя свободы слова демократического образа жизни, в рамках которого можно утверждать все что угодно: совсем не просто разрешить этот непростой спор между, с одной стороны, демократически установленными истинами (основанными на реально принятых правилах) и, с другой стороны, демократической истиной, в которой важны не только правила дискуссии, но и характер аргументов и внутреннее качество доводов. Это различие актуально, поскольку для выхода из тупика у нас нет иного выхода, кроме перехода к более требовательным формам демократии. Первый пример привел вице-президент США Ди Джей Вэнс на Мюнхенской конференции по безопасности пару недель назад, где он раскритиковал европейские демократии за неспособность осознать, что главный враг демократии - не Россия и не Китай, а внутренние страны старого континента. Это была речь о культурной битве, в которой Вэнс критиковал европейских лидеров за отказ от «некоторых из своих самых фундаментальных ценностей» путем зажима свободы слова: не стоит верить. Другими словами, Вэнс стремился уничтожить во имя свободы слова демократический аппарат, критикующий ультраправые взгляды, особенно на иммиграцию, аборты и законную религиозность людей: в отношении последней Вэнс сослался на дело бывшего британского военнослужащего, осужденного за молитву в 150 метрах от клиники, где делают аборты. Как можно не заметить, что рассуждения Вэнса не только экстремальны, но и радикальны, противостоят критике, которая ограничивает потенциал ультраправого дискурса и политики? Второй пример - заявление Вэнса в адрес президента Украины Владимира Зеленского о том, что именно его страна, а не Россия, стала причиной «спецоперации» (эвфемизм для вторжения), которая длится уже три года и оставила более полумиллиона убитых и раненых. Этот второй пример не менее чувствителен, чем первый, поскольку он показывает, как меняются основы глобальной политической жизни не по веским причинам, а под влиянием силы, стоящей за лживой пацифистской риторикой Соединенных Штатов. Что делать, когда проблема уже не в постправде, не в дезинформации, а в одностороннем установлении истины через демократические каналы, которые с каждым днем денатурализируются? На данный момент мы можем полагаться только на механизмы социального контроля, которые подвергаются испытанию информационной системой, в которой собственность на СМИ и социальные сети не является безобидной. Тревожит то, что со временем коммуникационные битвы становятся не просто сражениями между соперничающими сообщениями, а культурными столкновениями, в ходе которых окончательно определяется истинность вещей. Как можно не видеть, что изменяется демократическая и либеральная докса, то есть форма отношения к миру, которая до сих пор опиралась на знания, берущие начало в науке, в привычках общения, связанных со здоровым убеждением и свободным распространением идей? Как мы можем не понимать, что речь идет о всех институтах социализации (семья, школа, соседи, системы коммуникации и многое другое), которые подрывают индивидуальные склонности и возможность существования общего мира? Каким будет это обобщенное состояние мира, в котором преобладает все, что угодно, собственное убеждение, не подкрепленное вескими причинами и заинтересованное лишь в установлении собственной истины, чего бы это ни стоило?