Задуманный сюжет или придуманный узел
Мексика 2024-10-19 02:02:43 Телеграм-канал "Новости Мексики"
Есть одна книга - пока еще неопубликованная, - перечитывание которой показывает, что это незавершенное, но мощно захватывающее или, по крайней мере, развлекательное произведение. Это роман без названия, объединяющий формы личного эссе с короткими рассказами, закрученными на службе сюжета, который постоянно раздваивается на придуманные узлы, распутывающиеся по мере того, как каждый читатель вносит свой вклад в сборку их собственных продолжений, как мадрепоры. Это роман, потому что так решил считать его автор, хотя найдется какой-нибудь безмозглый критик, который - перед лицом конвульсивной прозаической разрядки - решит описать его как «бесполезный, разрозненный поток иррациональных словесных забот, не имеющих никакого достоинства». С первой же страницы мы читаем слоговый портрет безликой пары (как анонимное обращение к возможной лицевой выдумке каждого читателя). Кажется, что она прижимается к левому плечу того (более короткого), который слегка наклоняет голову в противоположную сторону, пытаясь при этом спрятать правую руку за спину. На ней бесцветное платье, в котором частично видна его левая (и незначительная) рука... и на протяжении следующих семнадцати страниц нас втягивают в сложный двухголосый внутренний диалог, в котором супруги раскрывают тонкости глубокого эмоционального кризиса, разделяемого и наследуемого почти генетически двумя или тремя поколениями; их запутанность выливается (непроницаемой) слюной в каждом абзаце, а парад имен и обстоятельств не освещает для читателя ни одного возможного вывода, несмотря на несомненный прекрасный графический потенциал, который вся эта сцена может породить в воображении какого-нибудь акварелиста. Далее в романе проскальзывают размытые воспоминания об уже навсегда ушедшей юности, состарившейся на седых волосах от безделья и праздности. В последующих главах оба, кажется, бормочут свои личные воспоминания о железнодорожных путешествиях и трансатлантическом плавании, которые заслуживали бы большего количества страниц. Он настаивает на том, чтобы ассоциировать разнообразную музыку с жестами, которые он ценит у Эллы, в то время как от Ретро он получает только молчание и бормотание, больше похожее на вкус орехов и чистого белка. Когда они доходят до главы V, оба открывают истинное волшебство этой жемчужины повествования, словно в окне дворца: она идет сквозь туман, колеблющийся над бесконечным зеленым лугом, а он ждет ее в отражении овального зеркала, одетый, как в первый раз. Когда они обнимают друг друга, возникает скучное нагромождение прилагательных, возвышающих абзацы до своего рода барбитуровой симфонии, необъяснимо хореографической с миражом ста двадцати трех черепах, панцири которых раскрашены в яркие цвета, а на заднем плане - каскад сиреневой воды. Читатель спешит перевернуть страницу и медленно прочитать семьдесят четыре страницы - без абзацев, - которые сами по себе требуют и провоцируют на личное чтение вслух необыкновенного приключения, которое до сих пор остается обыденным и повседневным: они оба идут за покупками в зеленую лавку и смотрят издалека на пару шерстяных собак, они оба путаются в одеяле дома, слушая обманчивый дождь, падающий снаружи, а затем - в переплетении голосов в тишине - читатель становится свидетелем предстоящего сюжета, самой мякотью того, что находится под рукой. Это роман, который должен стать бумажным зеркалом, где череда переходов и возможных приключений показывает не более чем изменчивую (и более или менее предсказуемую) проекцию парада кровавых трагедий и неизбежных катастроф, которые имеют тенденцию подслащивать или сжимать жизнь миллионов собратьев и читателей, которые, когда они сверяются в двух безликих персонажах, проецируясь на бумагу, альтернативную экрану телевизоров и телефонов, сопрягают безобидное и здоровое занятие с полным бегством от сокрушительной реальности, бегством от глупой и утомительной путаницы между достоинством и гордостью, малеванностью и пошлостью империи лжи и непрекращающейся волной предательств, подкрепленных амнезией и ложными надеждами... подобно тому, кто прибегает к вызыванию потенциального романа, чтобы освободить еженедельную колонку мнений от повторяющейся и неудобной пучины проливания чернил на непрекращающуюся преступность. Необыкновенный - и, возможно, неповторимый - ресурс завершения этих строк - ощущение отдаления и забвения, что здесь не нужно подчеркивать отсутствия или эпитафии на сегодня, что, казалось бы, непроницаемый роман может даже облегчить груз кошмаров и оставить застывшими и неподвижными, на этот единственный раз, настоящие жизни, которых заслуживают нарисованные персонажи; оставляя их безликими, как конвоир в ожидании заслуженного счастья... на время, в ожидании.