Нельсон Лейтес, художник-изгнанник, вернувшийся в Уругвай после десятилетий рисования портретов шведской аристократии

В своем профиле на Facebook Нельсон Лейтес называет себя «международным» художником. Для некоторых это может звучать как компенсация провинциализма, но если копнуть немного глубже, то это скорее буквальное, чем концептуальное определение этого художника, который, как и многие другие, был вынужден эмигрировать. Он рисовал здесь, в Швеции, в Испании, а теперь вернулся в Уругвай после примерно пяти десятилетий отсутствия, хотя никогда не терял связи со своей родиной (он даже устраивал здесь выставки, пока жил за границей). Недавно он вернулся из США, где курировал свою выставку в Миннесоте, а также недавно побывал в департаменте Ривера, откуда он родом, на открытии другой выставки в консульстве Бразилии. Хотя он начал свой путь в искусстве в Уругвае, именно в Швеции он начал свою международную карьеру. И он сделал это не только благодаря своему таланту, но и благодаря шестому чувству, позволяющему ему улавливать возможности. Как и многие другие уругвайцы в 1970-х годах, он тоже уехал в изгнание и оказался в скандинавской стране, о которой знал очень мало. В те времена северная страна имела другое отношение к иммиграции, чем сейчас, и существовала хорошо отлаженная система приема изгнанников. Человек прибывал, его размещали в комплексе домиков, который по какой-то причине проживающие называли «лагерь», оформляли его вступительные документы для поступления в систему учреждений, и через несколько дней он уже посещал уроки шведского языка. В те первые дни Лейтес столкнулся с первыми трудностями в шведском обществе и пришел к выводу, что если он хочет интегрироваться, то это должно произойти через культуру: он начал читать всех шведских писателей, которых только мог. Именно в дни учебы шведского языка он познакомился с человеком, который поразил его своим стилем одежды и внешностью. Этот человек был профессором религии, и Лейтес спросил одного из своих однокурсников, кто он такой. Ему ответили, что это епископ шведской церкви (лютеранской). Хотя он еще не владел шведским языком, он подошел к епископу и объяснил, что хочет изобразить его на картине. «Я был довольно наглым», — вспоминает он сейчас со смехом. Церковный иерарх сначала проявил нежелание. По словам Лейтеса, епископ сомневался, потому что не считал себя красивым. Лейтес успокоил его: «Не беспокойтесь. Я не рисую тела. Я рисую души». Эта фраза полностью убедила священнослужителя. Результат настолько понравился модели, что Лейтес написал еще три картины, и они подружились. Спустя некоторое время епископ посетил официальную встречу в резиденции тогдашнего ландшёвдинга (что-то вроде «губернатора») провинции, в которой жил Лейтес. В ходе беседы зашла речь о портретах, и епископ упомянул своего уругвайского друга. Услышав эту рекомендацию, губернатор пригласила Лейтеса нарисовать портрет, и с тех пор художник не переставал получать заказы от высшего общества Швеции, вплоть до королевской семьи. После того, как он нарисовал епископа и губернатора, она упомянула, что у нее есть подруга, графиня, которая видела портрет Лейтеса в официальной резиденции ландшёвдинга и была им очарована. Мог бы уругвайский художник нарисовать и ее портрет? Лейтес отправился туда со своими кистями и красками. Когда графиня увидела готовую картину, она сказала: «Вы должны нарисовать и портрет моего мужа, графа». Во время визитов в резиденцию графов один из сыновей рассказал Лейтесу, что у него есть друг в Министерстве иностранных дел, чей отец хочет портрет. Этот господин имел связи среди шведской королевской семьи. «Однажды он сказал мне: «Ты должен пойти в Королевский дворец. У них есть музей в подвальных помещениях, который не привлекает особого внимания, а это жаль. Им не помешал бы кто-то, кто разбирается в живописи и уходе за картинами». Так он стал членом комитета, ответственного за музей Королевского дворца. За каждый портрет ему платили очень хорошо, и некоторые удивлялись, когда он рассказывал, что не занимается исключительно портретами, а работает преподавателем живописи. «Деньги не были причиной, по которой я это делал, — говорит он. — Я рисую, потому что мне это нужно».